ВЕЛИКИЙ ПЕВЕЦ

 

                                              «Вы на вершине горы, и возможности спуститься у вас                           

                                                нет. Так что будьте бдительны и рассудительны, пока                      

                                                находитесь наверху».                      

                                                (И-ЦЗИН, гексаграмма № 1)

 

 

 

                                                   Портрет 

 Дэль Дэль Хао рассеянно остановился на пороге королевского люкса. Большой сольный концерт отнял у него много сил. И поэтому, спрятавшись наконец­то от любопытных взглядов многочисленных поклонников, он хотел только одного – расслабившись и ни о чем не думая, дожить этот трудный и длинный день.
Равнодушно окинув обступившую его роскошь, Дэль Хао прямиком направился к плоскому кофру, который уже несколько лет был неизменным спутником во всех его странствиях. Бережно достав из кофра небольшой женский портрет, оформленный в резную, с золотым тиснением рамку со стеклом, Дэль Хао прошел в спальню. Там он любовно установил портрет на прикроватной тумбочке. Затем, ослабив тугой узел концертного галстука и скинув фрак, он прилег на огромную кровать, с удовольствием вытянувшись во весь рост не отрывая глаз от прекрасного женского лика на портрете.
Дэль Хао помнил в мельчайших деталях, как впервые увидел это прекрасное лицо, ставшее на долгие годы его вдохновением и неизбывной мукой. Он помнил, что купил портрет на залитой полуденным солнцем улице одного южного города, где был на гастролях и, прогуливаясь, искал сувениры для жены и детей. Помнил, как вышел из ювелирной лавки и был застигнут врасплох странным долговязым субъектом в вечернем костюме с отливом, в галстуке бабочка и кедах на босу ногу. Помнил, что этот человек, навязчиво предлагавший свой товар, произвел на него довольно неприятное впечатление. И что, занятый мыслями о предстоящем выступлении, не глядя купил у продавца товар, желая поскорее избавиться от его докучливых приставаний. И наконец, Дэль Хао отчетливо помнил, как, придя в номер гостиницы, развернул слегка мятый, пергаментного оттенка лист бумаги и надолго застыл, пораженный экспрессией и красотой изображенного на нем женского лица. Для великого певца это был некий момент истины и некая «точка невозврата», после которой его жизнь, его внутренняя жизнь уже никогда не была прежней.
Сначала он не понимал, что с ним происходит. Ведь мировая известность, постоянные гастрольные туры, прекрасные дети и жена-­красавица – это была та данность, в которой он заслуженно пребывал уже много лет. Родившись и проведя юность в бедности, поначалу Дэль Хао с радостью наслаждался возможностями, которые открыли перед ним большие деньги, ставшие платой за его уникальный дар.
Он любил комфорт и красивые вещи. Покупал дорогие новинки технического прогресса. Останавливался в лучших номерах самых престижных отелей. Имел любовные отношения с самыми красивыми женщинами высшего света.
Но всего этого знаменитому и очень красивому мужчине со временем становилось недостаточно! Блеск благополучной во всех отношениях материальной жизни не мог полностью удовлетворить его одержимую музыкой и снедаемую страстями душу. Он не переставал учиться, сомневался в себе, не спал ночами, мучительно переживая неудачи или вживаясь в новые песенные образы, и в конце концов с обреченностью осознал, что стал заложником своей профессии и таланта.
На пике славы и признания Великий певец (а именно так уже давно называли его в мире) вдруг с удивлением ощутил, что потерял всякий интерес и радость жизни. Он был измучен постоянной болью в горле и страхом потерять голос, расписанными на несколько лет вперед гастрольными турами по миру и навязчивым пристальным вниманием к своей особе со стороны поклонников и прессы. Вся эта закрученная, как тугая пружина, жизнь незаметно превратилась из радостного существования в сущий ад. И все чаще Великий певец, буквально замурованный в лабиринт собственного таланта, стал задумываться над истинным смыслом своей жизни.
Именно в этот момент душевной смуты в жизни к нему и попал этот портет.
«Какая великолепная работа!» – в первый момент восхитился редким дарованием мастера Великий певец.
Будучи от природы весьма одаренным человеком, он всегда по достоинству оценивал таланты других людей, интуитивно чувствуя некое внутреннее родство. Певец облек набросок в подобающую раму, возил его за собой из города в город и в какой­-то момент стал подолгу разговаривать с изображением.
«Вот такой женщине можно поклоняться всю жизнь! – любуясь наброском вечерами напролет, думал он. – Сколько огня, пыла, внутренней драмы в этом мятущемся образе. Сколько страсти во взгляде!»
Постепенно реальность Дэль Хао несколько исказилась. Не находя глубокого понимания в своем окружении и чувствуя по сути тотальное одиночество своей судьбы, он стал представлять изображенную женщину своим самым близким, нежным и понимающим другом, делился с ней сокровенными мыслями и тайными страхами. И не найдя ни одного подходящего имени для столь совершенного образа, Великий певец стал называть женщину, изображенную на портрете, «Душа моя», а ее саму представлять в своих мечтах изысканной любовницей, знающей все его сексуальные предпочтения.
Вот и в этот вечер Дэль Хао не мог дождаться мгновения, когда останется с ней один на один.
– Понимаешь, Душа моя, – обращаясь к портрету, говорил он. – Даже дома мне приходится играть на публику. Для своих детей я – идол. Для жены – самец­-добытчик. Но постоянно держать стойку даже перед женой… Знаешь, Душа моя, это уже слишком.
– Ведь когда я на ней женился, думал: «Вот, наконец, нашел в одном лице и друга, и любовь», – откровенничал он с портретом. – Так нет! Не понимает! Не чувствует! Сплошные претензии да ваши женские хитрости. А ты думаешь, я их не вижу? Вижу, и это противно! Никакой искренности!
Дэль Хао подмигнул портрету и тонким голосом с придыханием произнес:
– «Дорогой, у нас скоро годовщина, а это колье от Тиффани такая прелесть!» Или вот еще: «Дорогой, детям непременно нужно учиться в Швейцарии!» Всем четверым! Понимаешь, какие это деньги! Или вот: «Дом в Ницце лучше не снимать, а купить! А вот яхту на лето лучше снять!» Понимаешь, Душа моя, претензии ко мне такие, будто я из семьи Ротшильдов или Рокфеллеров. А я ведь всего­-то голосом своим на их «светлую» жизнь зарабатываю. С кровью в горле! С болью в душе!
В недоумении покачивая головой, певец встал с кровати и медленно прошелся по своему многокомнатному люксу.
Все в этом номере было оформлено с кричащей и чрезмерной роскошью.
Огромные хрустальные люстры отсвечивали радужными бликами. Массивная мебель красного дерева была обильно украшена затейливой резьбой. Помпезные бархатные драпировки в бордовых тонах придавали апартаментам сходство с залами какого­-нибудь величественного дворца. А оформленная мрамором и хрустальными зеркалами ванная комната поражала воображение обилием элементов из чистого золота и довершала общее впечатление от королевских покоев люкс.
Подойдя к зеркалу в ванной комнате, Дэль Хао стал внимательно изучать свое отражение: крупный, четко очерченный подбородок, выразительный взгляд ярко­-зеленых глаз, немного хищный профиль, красивые, изысканной формы губы. В плечах косая сажень, тонкая талия, высокий рост. Да, он действительно – редкий красавец! И потому повсеместное, принимающее порой истерические формы, женское восхищение не вызывает удивления даже у самых отъявленных скептиков и ругателей его творчества и таланта. Ну и, конечно же, критики знаменитого певца – в основном мужчины.
«Завидуют! – с удовольствием разглядывая себя в зеркале, всякий раз самодовольно думал Дэль Хао. – Что им, бедолагам, остается делать?! Ни таланта! Ни внешности! Все мне одному досталось!» – рассуждал он с легкой долей самоиронии.
Глубоко вздохнув, он прислонился лбом к прохладной поверхности резного зеркала в ванной комнате. Невеселые мысли о недавней ссоре с женой притихли, как будто слегка замороженные хрустальным холодом беспристрастного стекла.
Разглядывая ставшие очень заметными на близком расстоянии морщины, Дэль Хао с жестокой очевидностью уловил неудержимое приближение старости.
– Да уж! Скоро мои многочисленные поклонницы переметнутся к более молодым и привлекательным поющим самцам, – тихо пробубнил он. – Да и фигуру содержать в достойной форме все тяжелей! Так и стремится раздаться в разные стороны. Но, собственно, почему это должно меня волновать, Душа моя? – повысил голос певец, обращаясь к портрету в спальне. – Пусть оценивают по степени таланта и мастерства!
Дэль Хао отошел от зеркала на незначительное расстояние, придирчиво рассматривая свое отражение в полный рост.
Оставшись вполне довольным увиденным, мужчина медленно развернулся и направился гулять по лабиринтам роскошного люкса. Ему мучительно хотелось снять напряжение. И поэтому, взяв в баре бутылку виски, он сделал несколько больших глотков прямо из горлышка и, удовлетворенно мурлыча что­то себе под нос, подошел к окну одной из комнат. Отодвинув край тяжелой портьеры, певец осторожно выглянул на улицу.
Сначала он не увидел ничего примечательного. Поздний вечер. Безлюдная улица. Желтоватый, подрагивающий свет старинных фонарей. Редкие автомобили. Неоновые вывески магазинчиков. Кафе напротив…
Он проводил взглядом силуэт одинокого в этот поздний час прохожего, затем просканировал непроницаемую тьму арочных углублений в домах на противоположной стороне улицы. И наконец, как охотник, выследивший свою добычу, издал громогласный победный клич.
На противоположной стороне улицы, прислонившись к небольшому выступу одного из домов, с неизменным букетом белых лилий в руках, сиротливо поеживаясь, стояла Она.
Ее взгляд был прикован к окнам последнего этажа, в одном из которых, с плотоядной усмешкой на губах, поспешно спрятался за портьерой самый главный для нее человек – обожаемый кумир, красавец-­мужчина, Великий певец.

 

 

                                                   Инцидент   

«М­м­м! Ну зачем я это сделал? – приходя в себя, после очередной бурной сексуальной разрядки, вдруг запаниковал мужчина. – Теперь ведь проблем не оберешься. Мало того, что она преследует меня уже два года. Так теперь еще у нее будет повод меня шантажировать… О, господи! Ну зачем мне все это?»
Дэль Хао с неприязнью посмотрел в сторону блаженно сопящей рядом женщины и перевел взгляд на, как ему показалось, осуждающее лицо на портрете.
– Ох, прости, Душа моя! – тихо промолвил он. – Это недоразумение какое­-то… Сам не понимаю, как «это» со мной приключилось. Ведь в принципе – ничего особенного! Фигура – не ахти! А лицо… Кроме восхищения в глазах – ничего примечательного. Ничего!!! Вот сейчас глаза закрыты и смотреть, собственно говоря, и не на что. Вот я, дурак, попал! Да… пить надо меньше!
В этот момент предмет раздражения Великого певца вяло зашевелился и томно приоткрыл по-­совиному круглые светло­-голубые глаза.
– Я в раю? – хлопая редкими, густо накрашенными ресницами, игриво спросила обнаженная женщина.
Пытаясь быть изящной, она приподнялась на локте и приняла картинную, немного неуклюжую в ее исполнении позу. От этих маневров еле сдерживаемое раздражение певца только увеличилось. Ведь ее полноватое тело, одутловатое лицо, да и неуместная жеманность казались в слабом свете раннего утра весьма непривлекательными.
– Мы с вами так толком и не познакомились, – пытаясь придать разговору холодную светскость, хрипло прокашливаясь, произнес Дэль Хао. – Как, вы говорили, вас зовут?
– Лилия! Меня зовут Лилия, – забывая об образе «возлежащей Данаи», растерянно произнесла женщина. – Мы ведь с вами вчера… Я ведь вам уже…
– Да, да, конечно. Лилия, – нетерпеливым жестом прервал ее певец.
Встав с кровати, он проследовал в ванную комнату и, взяв с мраморной полки большое малиновое полотенце, обмотал его вокруг бедер. С пристальным вниманием разглядывая свое отражение в зеркале, мужчина громким и бесстрастным голосом произнес:
– Лилия! Вы должны понимать, что это недоразумение должно остаться в тайне. Я – человек семейный, известный во всем мире певец. Так что подобного рода история может изрядно повредить моему имиджу… Vous ecoutez moi?
– Да, – после долгой паузы послышался голос женщины. – Я слушаю…
– Так вот, – деловито продолжил он. – Хочу попросить вас об услуге – забудьте и не вспоминайте всуе этот инцидент… Хорошо?
– Инцидент? – эхом откликнулась Лилия. – Недоразумение?
– Q`uest­ce que? Что Вы говорите? – выглядывая из ванной комнаты и пытаясь казаться беззаботным, переспросил Дэль Хао.
Женщина сидела на кровати, уставившись в одну точку.
– Инцидент. Недоразумение, – раскачиваясь из стороны в сторону, механически повторяла она снова и снова.
Ее тонкие губы дрожали, в глазах застыли слезы. В руках же она теребила край шелковой белоснежной простыни, так и не удосужившись прикрыть ею свою маленькую, отвисшую грудь. С чувством плохо скрываемого отвращения мужчина подошел к кровати.
– Лилия, вам лучше одеться, – пытаясь не смотреть на плачущую женщину, еле внятно пробубнил он. – Мне скоро выезжать… Да и еще нужно собраться… И пару звонков сделать… Жена должна позвонить et ainsi de suite …
Он чувствовал себя крайне неловко. Необходимость оправдываться и заигрывать перед этой несимпатичной «плебеечкой из толпы» была для эгоистичной натуры Великого певца просто невыносимой.
– Так значит, я для вас ничего не значу? Всего лишь – инцидент? Недоразумение? – пытаясь заглянуть в глаза своего кумира, с дрожью в голосе спросила Лилия.
– Конечно! А кто же еще? – не в силах больше сдерживаться, в бешенстве зарычал певец. – Именно так! Не­до­ра­зу­ме­ни­е.
– Зачем же вы меня вчера позвали к себе? Почему оставили? – вздрогнув, как от удара, запричитала Лилия. От плача ее лицо стало еще более тусклым, а под глазами обозначились черные кляксы потекшей туши.
– Послушайте, Лилия! Прекратите, пожалуйста, этот детский лепет. Pourquoi? Зачем? Поблагодарили бы лучше за то, что снизошел. Сами ведь прекрасно знаете – таких, как вы, дамочек, вожделеющих моего внимания – тысячи. А я один! Вам ведь на самом деле выпал счастливый билет… Так примите его с благодарностью и идите дальше… в свою жизнь… Да поживее… А то я из­-за вас на самолет опоздаю, – с капризным пренебрежением произнес Дэль Хао и широкими шагами подошел к выключателю.
В гостиничном номере вспыхнул яркий, ослепительный свет.
От неожиданности Лилия на мгновение зажмурилась, затем неуклюже сползла с огромной кровати.
– Зачем же вы так со мной? Я же люблю вас! Всем сердцем люблю! Жизнь готова отдать… Что угодно готова для вас сделать! – причитала она, давясь сухими рыданиями и собирая по номеру свою одежду.
Ее руки дрожали, и поэтому один чулок был порван при натягивании на ногу. Блуза – надета наизнанку. Юбка – перекошена.
– Что же мне теперь делать? Как жить? Жизнь теперь моя не имеет смысла. Кончена моя жизнь… Все кончено!
Маленькая и нескладная, в своем простеньком дешевом наряде, она воистину являла собой жалкое зрелище на фоне богатого убранства королевского люкса. Продолжая нервно поправлять оборки на юбке, она с душераздирающей тоской и болью во взгляде посмотрела прямо в глаза рассерженного мужчины. И на мгновение тот застыл. Неожиданно резкое, почти неконтролируемое возбуждение пронзило его с ног до головы. Воспоминание об экзальтированной страсти этой, такой неинтересной при свете дня, особы вдруг яркой вспышкой пронеслось в его голове.
«Нет! – приказал он сам себе. – Хватит! Не смей! Выпроваживай эту серую мышь… Да повежливей».
– Лилия, что значит «Все кончено?» – подходя к ней вплотную, почти ласково произнес Дэль Хао. – Я действительно благодарен вам за ваши чувства. Но я женатый человек… Et ainsi de suite . Так что если вы действительно что угодно готовы для меня сделать, то и сделайте! Сохраните в тайне – этот…это… эту ночь. Вы ведь, я полагаю, тоже человек семейный… Или одиноки?
– Нет, – тусклым эхом откликнулась женщина. – Семейный.
– Отлично! И дети, наверное, есть? И муж?
– Есть…
– Замечательно! – обнимая женщину за плечи и мягко подталкивая ее к выходу, вкрадчиво продолжал мужчина. – Вот и поезжайте к своей семье. Не ездите за мной больше. Не занимайтесь ерундой. Вы ведь взрослая женщина. Мать! Жена! Да?
– Да, – понуро опустив голову и громко всхлипывая, вяло согласилась она.
– Ну, так значит вам есть кому посвятить свою жизнь… кому дарить свою любовь.
– А вы?– останавливаясь на пороге у предусмотрительно открытой певцом двери, с мукой в голосе спросила она.
– А я… Je vais chanter pour vous … Для таких, как вы… Для тысяч и тысяч женщин и мужчин, – принимая театральную позу, задушевным бархатным голосом почти пропел Великий певец.
– Вы забудете обо мне?
– Non! Ну что вы! Как же я могу такое забыть, – все больше входя в роль и еле сдерживая смех, произнес Дэль Хао. – Je vais souvenir , светло и трепетно!…. Хотите, пластиночку вам свою на память подарю? С дарственной надписью? Хотите?
Лилия молча кивнула. Ее взгляд казался остекленевшим, руки безвольно повисли, тело подрагивало мелкой дрожью. Не в силах более продолжать эту неприятную для себя игру, Дэль Хао быстро вернулся в комнату. Он взял из небольшой стопки пластинок одну, вернувшись в прихожую, сунул ее в руки своей обожательницы и со словами«Счастья вам, Лилия!» захлопнул за ней дверь.
С этого момента Дэль Хао не присел ни на минуту. Безостановочно напевая фразу «Tout est bien qui finit bien» , он энергично носился по номеру, собирая чемоданы. С преувеличенной щепетильностью выбирал одежду для выхода в свет. Тщательно и долго мылся в душе. Брился. Затем возился со своими непослушными волосами, пытаясь уложить их в модную и элегантную прическу, давно ставшую его визитной карточкой. Потом звонил жене, с громогласным неудовольствием обсуждая очередные семейные траты. Ругался по телефону с импресарио. Расхаживая по комнатам, просматривал ноты новой песни. Через боль в горле распевался, сотрясая мощью голоса хрустальные подвески на люстре и посуду на столе. И напоследок даже позволил себе выпить бокал шампанского за завтраком. Единственное, чего Дэль Хао не позволял себе в это утро, так это помнить. Помнить о ночном свидании. О непомерной, все нарастающей усталости. О потаенном, спрятанном от всех и даже от себя страстном желании выйти из этого круговорота бесконечных выступлений, мытарств по миру и всеобщего наипристальнейшего внимания и обосноваться где-­нибудь в уютном природном уголке, подальше от суеты и постоянной ответственности за свой талант и голос…
Поэтому, переделав все запланированные на утро дела и желая скоротать время до выезда из гостиницы, Дэль Хао устроился на краешке массивного стула в помпезной гостиной и, взяв в руки книжку, обнаруженную им на обеденном столе номера, раскрыв ее наугад, он начал читать:
«Великий певец сидел у открытой двери покосившейся избушки. Перед ним застыл гончарный круг. Вокруг в беспорядке валялись затейливые глиняные фигурки, горшки разных форм и размеров, а также прочая разномастная домашняя утварь. Маленькое, почти круглое озеро, на берегу которого примостилась избушка, отражало исполинские вековые сосны, отрешенно и величественно охраняющие это сказочно прекрасное место от суеты и забот неприкаянного мира людей.
Именно о такой, уединенной и простой, жизни мечтал в своих странствиях Великий певец.
Много дней и ночей прошло с тех пор, как он попросил у седовласого Волшебника другой судьбы. Много дней и ночей он с усердием постигал новое для себя дело. Много дней и ночей пытался позабыть свое великое прошлое и приноровиться к скромной жизни умелого гончара. Но ставшая явью мечта теперь казалась Великому певцу скучной. Создаваемые им вещи – убогими и никому не нужными. А это прекрасное место, в котором он теперь проводил все время, мнилось ему самой жестокой тюрьмой, пытавшей его размеренностью, тишиной и покоем.
«О чем я только думал, когда попросил Старца дать мне простую, спокойную жизнь в обмен на мой редкий голос? – в отчаянии вопрошал Великий певец. – Неужели боль в горле и многолетняя усталость от скитаний и пения замутили мой разум настолько, что я своими руками отдал величайший дар, данный мне свыше, взамен на эту убогую, никчемную, пустую жизнь?»
Отчаянием и одиночеством наполнилось сердце бывшего Великого певца, а взгляд затуманился слезной дымкой.
– Ты совершил непоправимую ошибку, – услышал он вдруг голос старого волшебника.»
– Надо же, как бывает в жизни, – обратился по привычке к портрету Дэль Хао, – только задумаешься, а вот тебе и ответы. Как странен этот мир! Вот и с тобой, Душа моя, мы как­-то странно встретились.
Он с нежностью посмотрел в сторону портрета. Но сейчас ему казалось, что выражение лица на нем было злым.
– Не злись, Душа моя. Конечно, я не прав. С женой неделями не вижусь. А ты! Где ты? Как бы пошло это ни звучало – тело мечтами не удовлетворишь.
Он бережно взял работу и упаковал ее в кофр, который поставил рядом с собранными к отъезду чемоданами. Затем сел на стул и надолго уставился в одну точку.

 

 

                                                    Странный портье

Стук в дверь вывел Дэль Хао из глубокой задумчивости.
На пороге стоял портье.
– Месье Дэль Хао, – кланяясь, церемонно произнес тот. – Машина в аэропорт ждет вас. Позвольте носильщику отнести вниз чемоданы?
– Да, да, конечно, рассеянно отозвался Дэль Хао и повернувшись спиной к обслуживающему персоналу, медленно прошел в глубину номера.
Портье между тем проследовал за ним. Ссутулившись и нервно потирая руки в белых перчатках, высокий и нескладный, он, казалось, пытался повторять каждое движение знаменитого постояльца.
Почувствовав за спиной шаги, певец резко оглянулся.
– Что вам угодно? – приподняв в недоумении бровь, спросил он.
– Да так, ничего, – суетливо озираясь, заискивающим шепотом произнес тот. – Вот, книженцию у вас на столе заметил. Заинтересовался.
Дэль Хао недоуменно уставился на непрошеного собеседника. Он часто останавливался в этом фешенебельном отеле и знал, что обслуживающий персонал в нем вежлив и немногословен. Именно поэтому поведение портье показалось певцу странным.
– Ох, я, конечно, очень извиняюсь, – между тем продолжал тараторить тот. – Но в книжке этой, даром что сказка, много чего интересного понаписано. Умей только прочитать. Я вообще на месте людей книжки, даже самые простые, внимательней бы читал. Иной раз между строк можно найти ответы на очень наболевшие вопросы.
При этих словах портье хихикнул и фамильярно подмигнул Великому певцу.
Дэль Хао угрюмо молчал, пытаясь подавить в себе закипающее бешенство. Певец хотел было поставить на место разговорившегося слугу. Но, надменно окидывая его взглядом, вдруг запнулся на полуслове. Из­-под коротких брюк униформы странного субъекта торчали тонкие босые щиколотки. А вместо положенных по этикету черных туфель на ступнях красовались обыкновенные простенькие кеды.
Мгновенное воспоминание пронзило сознание певца. Этого неприятного человека он уже видел. Несколько лет назад! На улице южного города!
– Что вам угодно? – уже менее самонадеянно повторил вопрос Дэль Хао. – Вы что, меня преследуете? Ведь это вы продали мне портрет неизвестной? Может, ответите мне теперь на некоторые вопросы? Кто она? Откуда у вас ее портрет? И зачем вы его продали мне?
– Нет, нет! Что вы, мистер Дэль Хао! Вы явно ошиблись! Я всего лишь скромный портье, желающий угодить нашему лучшему клиенту. Я всего лишь пришел сообщить вам, сударь, что машина подана и вы можете ехать. Да вот и носильщик за последней партией чемоданов вернулся.
С этими словами странный гражданин в кедах на босу ногу суетливо засеменил к выходу и, не давая растерянному Дэль Хао вставить хоть одно слово, скороговоркой произнес:
– Да, кстати, тут давеча… пару часов назад пренеприятнейшая история с вашей ночной гостьей приключилась. Трагедия, можно сказать!
На минуту воцарилась напряженная тишина.
– Что такое? – устремив грозный взгляд на театрально съежившегося портье, повысил голос Великий певец. – Какая еще «ночная гостья»?
– Да такая неприметная… серенькая мышка! Всегда у парадного вас дожидалась. Ну, когда вы приезжали… Ну… с лилиями в руках, – как будто смущаясь, потупил взгляд портье.
Пытаясь скрыть охватившее волнение, певец круто повернулся лицом к окну.
– И что там случилось? – спросил он дрогнувшим голосом.
– Да видите ли, месье Дэль Хао, на дороге в столь ранний час и машин­-то не было, – охотно продолжил портье. – Молочный грузовичок проезжал. А она как сорвись с места, да под машину… Теперь вот полиция приехала. Опрашивают тут всех. Везде нос свой суют. Но вы не думайте беспокоиться, господин Дэль Хао. Вы человек известный. Великий, так сказать, человек! Самый знаменитый гость нашего отеля. Мы и не сказали, что вы вчера ее к себе в номер пригласили. Этот инцидент никто с вами связывать и не собирается! Ведь это недоразумение, да и только!
Великий певец вздрогнул и, опустив голову, печально вздохнул. Перед его мысленным взором на мгновенье возникло некрасивое лицо плачущей женщины. И слова, которые она повторяла, методично раскачиваясь взад и вперед: «Инцидент! Недоразумение!»
– Все же понимают, что эти ваши поклонницы дуры, дурами, – между тем не унимался портье. – Стоят! Караулят! На что только надеются? А особенно эта! Страшненькая такая. Так и лежала на асфальте. Лицо чумазое. Волосы всклокочены. Чулочки порваны… Право же – противно смотреть.
– Она что? – заикаясь, прошептал певец. – Погибла?
– Да не извольте беспокоиться, сэр Дэль Хао. Жива она. В больницу отвезли. Говорят – жить будет. Только умом вроде тронулась. Знаете ли, ведь любовь такая штука…
– Какая любовь, – немного приходя в себя после услышанного, резко прервал портье Дэль Хао.
– Любовь! – вдруг изменившимся до неузнаваемости низким голосом произнес портье. – Любовь ведь – иногда болезнь смертельная. И люди, не ведая того, порой наносят смертельные раны в открытое прямо им навстречу сердце. Возможно, вам бы стоило извиниться перед этой женщиной. Визит вежливости, так сказать, несколько добрых слов, цветы и все такое. Может, и придет в себя, поправится. Ведь ее состояние явно как­-то связано с вашим отношением к ней.
Дэль Хао в недоумении уставился на портье. Что-­то в облике этого странного субъекта резко изменилось. Плечи расправились, руки расслабленно повисли, а на постоянно меняющемся лице вдруг застыла гримаса пронзительной тоски.
– О чем вы говорите, – неуверенно пожал плечами певец. – Если бы я извинялся перед каждой влюбленной в меня, как вы сами выразились, дурой, это бы уже давно стало моей профессией.
– Я вас понимаю, – примирительно прошелестел портье. – И все­-таки вы как человек и Великий певец несете ответственность за снисходительную халатность по отношению к людям, которые сделали выбор вас полюбить.
– Да не несу я никакой ответственности за чужой выбор. И кто вы, собственно, такой, чтобы читать мне морали? – потирая начинающий пульсировать болью висок, спросил Великий певец.
– Я не враг вам. И я вас понимаю, – тихо, но уверенно произнес странный портье. Его голос звучал теперь гулко и отстраненно. А всю комнату стал наполнять резкий, немного удушливый запах дыни.
– Я, может, как никто другой знаю, каково это – быть на самом верху! Делать то, в чем достиг совершенства. Годами!!! Одному стоять на вершине самой высокой горы невиданного успеха и признания. Держать стойку. Застегнуться на все пуговицы. Стать памятником при жизни. И, как этот памятник, постепенно окаменеть. Перестать чувствовать, наслаждаться, жить. Стать предметом обожания для миллионов. Предметом подражания для многих. И уж точно предметом ненависти, пусть даже скрытой, завуалированной под обожание и подражание для всех. Ведь истинный, достигший наивысшего расцвета и успешно реализованный талант не может не вызывать ненависти или скрытого раздражения у менее способных и успешных. Я знаю, как легко стать одиноким в этом порочном круге почитания и лицемерия. Замкнуться в себе. Перестать в уникальности и величии своем адекватно воспринимать действительность. Устать. Возгордиться. Устать от этого еще больше. И стоять. Стоять посередине маленького пятачка на самой вершине самой высокой горы. Гордо и неприступно. И смотреть! Смотреть вслед уходящей мечте – прожить обыкновенную человеческую жизнь. Ничем не примечательную и бесшабашную. Например, обжигать горшки и лепить из глины, как этот горе – Великий певец из книжки.
– Но знаете, гражданин Дэль Хао, – резко меняя тему и тон разговора, произнес странный портье. – Ведь все великие или обыкновенные на этой земле всего лишь люди. А за свои поступки люди должны платить. Так что мой вам совет, кем бы вы там себя ни мнили на данный момент, лучше поезжайте и навестите в больнице вашу ночную гостью. Найдите для нее нужные слова, попросите прощения, предложите помощь в конце концов… Исправьте, так сказать, свою ошибку.
Дэль Хао затравленно сглотнул. Монолог странного субъекта в кедах вывел его из равновесия. Противоречивые чувства раздирали на части. Головная боль усиливалась. И выносить этого состояния он больше не мог.
– Послушайте, подите прочь, любезный, – уставившись в одну точку, тихо произнес великий певец. – И кем бы вы там ни были, больше на глаза мне не попадайтесь. Недосуг мне размышлять о собственном величии при жизни. Недосуг заботиться о чувствах многочисленных поклонниц. Ну, et ainsi de suite .
– Что же, тогда не извольте беспокоиться, месье, сударь, сэр, мистер, – мгновенно превращаясь в жеманного кривляку, неприятным высоким голосом вновь затараторил портье. Теперь он пятился к двери, гуттаперчево заламывая кисти рук в белоснежных перчатках. – Больше не появлюсь. Сделал, так сказать, все что смог. Попытался остановить, так сказать, дальнейшие «недоразумения» и «инциденты». Жаль, конечно, могло бы быть и иначе. Можно было бы предотвратить целую цепь событий: самоубийства там, умопомешательства всякие, смертельные болезни…
Последние слова портье произнес уже за дверью, но они странным образом проникли в сознание Великого певца и пульсировали в нем нарастающей болью.
Дэль Хао охватило мучительное желание немедленно взглянуть на портрет. Это всегда его успокаивало. Но кофр с остальными вещами уже унесли.
«Душа моя, почему? – обратился он мысленно к портрету. – Опять длительный перелет. Завтра концерт. Для чего все это лично мне? Почему я должен петь, когда хочу тишины и покоя? Почему, наконец, не имею права на ошибки, как простой смертный? Почему не могу просто устать, как обыкновенный другой человек? И почему, ну почему рядом со мной нет тебя? Любимая…»
Он подошел к входной двери. Захлопнул ее. И вдруг, как­-то резко обессилев, стал опускаться на пол, скользя спиной по гладкой стене прихожей…
…Он сидел на идеально глянцевом полу гостиничного номера, закрыв глаза и прислушиваясь к смутному, но пронзительному чувству тоски, которое тягучей патокой, растянувшись во времени и пространстве, вливалось в его сознание ощущением обреченности и одиночества. Он чувствовал легкий соленый бриз на своих щеках. Слышал пронзительные крики морских птиц. И перед его мысленным взором вдруг возникло лицо черноволосого юноши с пиратским платком на голове. Затем оно сменилось заплаканным ликом некрасивой женщины, в неестественной позе распластанной на мостовой. И наконец, как будто сотканный из сонма солнечных лучей, возник образ прекрасной рыжеволосой женщины, отрешенно созерцающей дым от тлеющей в ее длинных пальцах сигары…
– Душа моя, – обращаясь к ней тихо, произнес Великий певец. – Как я устал жить без тебя…
Красавица же в его видении открыла небольшую потрепанную книгу и низким приятным голосом начала читать. Дэль Хао долго прислушивался к тихому, как далекий прибой, звуку. И наконец он смог разобрать несколько уже знакомых ему фраз.
«…Отчаянием и одиночеством наполнилось сердце Великого певца, а взгляд затуманился слезной дымкой.
«Ты совершил непоправимую ошибку, – услышал он голос старого волшебника…»

 

 

ДИАЛОГИ:

– Ну, и что это за книжку ты мне подсунул, Про? – в недоумении вскидывая бровь, поинтересовалась Хора.
– Это моя сказка, – скромно потупившись, произнес Проводник. – В прошлом воплощении я был знаменитым писателем.
– Да? И насколько знаменитым ты был?
– Видимо, недостаточно, если в этом веке обо мне уже не помнят.
– Но в прошлом веке все, видимо, было иначе? – как будто не замечая грусти в голосе собеседника, спросила Хора.
– С чего ты взяла?
– Ну, это нравоучительное эссе по поводу славы и успеха получилось у тебя очень убедительным. По-­моему, им ты совершенно выбил из колеи этого прекрасного певца.
– А вот кстати и он, собственной персоной, – меняя тему разговора, произнес Проводник и указал Хоре на выходящего на сцену певца.
Хора закрыла книгу и, облокотившись на мягкий борт центральной ложи, с всепоглощающим интересом уставилась на Дэль Хао. На ней было элегантное темное платье с глубоким вырезом, а на лице безупречный вечерний макияж.
– Никогда не думала, что увижу Дэль Хао «живьем». Мама постоянно слушала пластинки с его песнями. И хотя я тогда не знала причину ее фанатизма, исполнение его мне всегда очень нравилось.
– Ну что же, может наконец­-то скажешь мне спасибо за то, что привел тебя на этот концерт, – поправляя тугую бабочку на тонкой шее, вкрадчиво произнес Проводник. – Тем более что пришла пора узнать тебе о нем кое­-что важное.
В зале между тем погас свет, утихли бурные аплодисменты, и под звуки симфонического оркестра Дэль Хао запел. Его исполнение было виртуозным, а голос обладал невероятной силой и глубиной. Слушатели в зале, все без исключения, как завороженные следовали за его пением, растворяя свои души в бурлящих потоках высшей гармонии и светлой, щемящей грусти.
В середине концерта Хора тихо заплакала.
– Что случилось? – шепотом спросил ее Проводник.
– Эти песни… Эти песни возвращают меня в самые светлые воспоминания детства. И я вспоминаю все. Все, что не хотела или просто запретила себе помнить. Мамино тепло. Мамину любовь. Не ври мне, Про. Я теперь точно помню – мама любила меня.
– Но его она, видимо, все­-таки любила больше… Если не смогла без него жить.
– Ну, тогда я должна его возненавидеть, – всхлипывая, прошептала Хора и устремила полный слез взгляд на завораживающе красивого человека на сцене.
– Не думаю, что у тебя получится, – дыша Хоре в самое ухо, возразил Про. – Хотя как знать, в прошлой жизни у твоей души не получилось его полюбить!
– Что ты хочешь этим сказать, – повернувшись лицом к Проводнику, в изумлении спросила Хора.
– Да то, что этот Великий певец – следующее воплощение капитана Энгеля! Да, и твой биологический отец по совместительству.
– Не может быть! – забывая, где она находится, в исступлении вскрикнула Хора. – Неправда! Это не мой отец!
– Понятно, трудно сразу принять такое, – успокаивающе похлопывая ее по оголенному плечу, прошептал Проводник. – Но, по правде сказать, все улики на лице. Посмотри внимательней, ведь ты на него удивительно похожа.
– Нет! – не сдавалась Хора, поднимаясь с кресла и порываясь покинуть ложу. – Я не собираюсь в этом участвовать. Ты все врешь! Я не хочу! Я!..
Хора кричала довольно громко, но люди вокруг почему-­то не слышали ее, продолжая самозабвенно наслаждаться прекрасным концертом. Казалось, что Хоры и не существовало в этом зале вовсе.
И лишь знаменитый певец, заканчивая в этот момент свое выступление, увидел в только что пустовавшей ложе бурно жестикулирующую женщину. Пораженный прямо в сердце немедленным узнаванием, он оборвал себя на последней долгой ноте. Да! Это была она! Женщина с портрета! Его мечта! Его Душа! Но сейчас она показалась певцу еще прекраснее!
Копна огненно-­рыжих волос. Мрамор оголенных плеч. Мятущийся, блестящий хрусталем невысохших слез, завораживающий взгляд.
Не обращая внимания на шквал бурных аплодисментов, Дэль Хао стремительно выбежал за кулисы и, миновав пустой коридор театра, ворвался в ложу, где только что видел прекрасную незнакомку. Но ложа была пуста.
– Ура! Получилось! Так тебе и надо! – удовлетворенно потирая ладони, весело воскликнул Проводник. – Люблю такие моменты! «Отец встречается взглядом с еще не рожденной дочерью, в чей портрет уже несколько лет отчаянно влюблен. И проносит через всю оставшуюся жизнь ее образ, наивно пологая, что…»
– О чем ты говоришь? И портрет это не мой! – растерявшись от быстрого перемещения в пространстве и озираясь по сторонам, нервно отозвалась Хора.
– Портрет это твой. Или Маргарет… какая разница, – беззаботно парировал Проводник.
– Просто выворот мозга какой­-то! Ведь, судя по всему, никто кроме него меня не видел в зале. Что это такое, Про?
– «Выворот мозга», как ты выражаешься, – это совмещения порталов. Ситуация удивительная, хотя не такая уж и редкая. И у людей действительно мозги вскипают, когда они с такими вещами сталкиваются… Да ты садись, Терпсихора. В ногах правды нет. И успокаивайся уже.
Проводник указал Хоре на кожаный диван у столика, на котором стояла чашка кофе, а в пепельнице по-­прежнему дымилась сигара. Знакомая обстановка маленького кафе подействовала на Хору успокаивающе.
– Извини, Про, – устало произнесла женщина и, усаживаясь на диван, потянулась за сигарой.
– Ничего! Я не обижаюсь. Для тебя это стресс, нужно время, чтобы привыкнуть к столь ошеломительному повороту событий.
Проводник явно пребывал в отличном расположении духа. Давая Хоре немного прийти в себя, он с удовольствием вглядывался в «живую картину», висевшую перед ним в воздухе, на которой крупным планом застыло искаженной гримасой растерянности и отчаяния лицо Дэль Хао.
– Да, дорогой мой, а как ты хотел! За все в жизни нужно платить! Талант не всегда подарок. Он, как и любая Божья отметина, вещь неоднозначная, – обращаясь к застывшему изображению, произнес Про. – Иногда это – искушение для души. Чаще – испытание на прочность. А то и вовсе – небесная кара. И вот видишь, как с тобой обошлись, – успеха выдали, так сказать, по полной. А реальной любви и тепла душевного – нет! А я ведь тебе подсказки подбрасывал, увещевал, так сказать.
Проводник погрозил изображению пальцем.
– А что ты, собственно, хотел до него донести, Про? – затягиваясь сигарой, поинтересовалась Хора. – Портрет, книгу подсунул ему. Такое ощущение, что ты не помочь ему хотел. А помучить.
– А может и помучить, – весело отозвался Проводник, развеивая рукой «живую картину». – А что он вытворял? Хоть в этом воплощении, хоть в том. Надо же нести ответственность, так сказать, за содеянное. Пусть, пусть помучается!
– А ведь и правда, – как будто собирая воедино отдельные части предыдущих историй, задумчиво произнесла Хора. – Энгель поступил с мальчиком Лилу просто чудовищно. В этом воплощении все повторилось опять! И что было изначально задумано? Чтобы их души встретились опять?
– Необязательно! Ну, конечно я постарался их свести, – неуверенно разводя руками, ответил Проводник. – Не хотел, так сказать, привлекать посторонних респондентов в эту историю. Терпсихора, я ведь тебе уже объяснял про кармические узлы и про работу над ошибками! Ну вот! И я всего лишь, так сказать, создавал условия для этой «работы»: Дэль Хао я продал твой портрет и подсунул книгу. Пусть искупает, так сказать, в мучениях, а первому мужу твоей матери новенький телевизор за бесценок продал.
– Зачем? – поперхнувшись дымом, спросила Хора.
– Господи, какая непонятливая, – начал раздражаться Проводник, – чтобы Лилия, так сказать, увидела вновь воплощенную душу капитана Энгеля. И ее душа вспомнила свою всепоглощающую любовь и в новом воплощении смогла справиться со своим больным чувством как то-­иначе. Другими, так сказать, более приемлемыми методами.
– О, Господи! Бедная, бедная душа моей матери! Сколько ей, наверное, еще предстоит страдать.
– Все мы страдаем, так или иначе, – довольно резко оборвал Хору Проводник. – О своих страданиях, поди, забыла уже? Все вы в этом кармическом любовном треугольнике хороши, и мучители и жертвы. Пожалуй, пришла пора разобраться и в твоей личной истории.
– Нет, я не хочу, – вяло запротестовала Хора. – Нет у меня никаких сил все это вспоминать.
– Не хочешь, а надо! Тем более тебя ждет еще одно сильное потрясение! – вставая со стула, произнес Проводник. – Так что прокрутим, так сказать, с самого начала. Поехали!
– Куда? – с гримасой уныния и неудовольствия на лице спросила Хора.
– Куда, Куда? Туда, откуда для тебя в этом воплощении все и началось.