НА КОРАБЛЕ

                                                            

                                                              “Даже самое напряженное творчество не может        

                                                               реализоваться, если нет той среды, в которой оно

                                                               будет осуществляться»

                                                               (И-ЦЗИН, гексаграмма № 2)

                                              

 

 

    
                                              Рассказ матроса

Огромный корабль бросало из стороны в сторону. Cильные волны хлестко били о борта. Высоко вздымаясь, они оседали мелкими брызгами на и так мокрое от слез лицо молодого парня, притаившегося за мотком каната на корме. Сжавшись в напряженный комок, обхватив руками колени и дрожа всем телом, он давился неудержимыми, рваными рыданиями.
– Откуда доносится этот плач? – пытаясь перекричать рев ветра, спросил матроса граф. – Может, кто-нибудь упал за борт и зовет на помощь?
– Нет! – рявкнул в ответ старый матрос. – Это не за бортом у нас «девичьи слезы» льются, а к стыду сказать – на корабле.
Матрос мотнул головой в сторону кормы и матерно ругнулся.
– И кто же это там так безутешно плачет? – прокричал в ухо матросу любопытствующий вельможа.
– Да кто же, как не Лилу! Только ревет на судне, как барышня расписная.
– А кто такая эта Лилу? – пытаясь устоять на палубе под порывами сильнейшего ветра, продолжал расспросы пассажир. – Может, ей помощь нужна?
– Может и нужна, – криво ухмыльнулся матрос. – Только это не женщина, а парень. Да и кто ж его знает, какое зелье от ревности помогает. Только если напоить мальца до смерти, чтобы он позабыл о своем горе?
– О каком горе? К кому ревность? – заинтересованно оживился вельможа.
– К кому, к кому. К капитану конечно, – ответил матрос, но моментально осекся и добавил: – Ну, вообще-то это только наше дело… Как говорится – дела семейные.
– Так, так, так! Да тут у вас интриги! – возбужденно вскрикнул господин и бесцеремонным движением обхватил опешившего матроса за плечи. – Пойдем, выпьем, старина! Ночь впереди длинная, неприветливая! Давай-ка скоротаем ее за бутылочкой доброго бренди и неспешной беседой. С меня бренди, с тебя – рассказ.
При упоминании о выпивке поведение матроса резко изменилось!
– Выпить – это мы завсегда готовы! – потирая огрубевшие ладони, заискивающе произнес он. – Особливо, если в хорошей компании – так это и вообще дело святое! Только вот о чем же мне рассказывать-то вам, ваше сиятельство? Да и рассказчик из меня, вообще-то, никудышный.
– А ты не напрягайся – расскажи как на духу всю эту вашу «семейную» драму. Не переживай – я пойму! – весело ответил вельможа, настойчиво увлекая матроса с неуютной палубы в недра корабля.
В каюте знатного пассажира было тепло и уютно. В светильниках на стенах горели свечи. На дубовом столе, прикрепленном железными скобами к полу, стояла большущая пузатая бутылка превосходного бренди. А в воздухе был разлит такой неуместный и непонятно откуда взявшийся аромат дыни.
Вельможа усадил матроса на привинченный массивный стул и, усевшись в резное кресло напротив, приготовился внимательно слушать.
– Ну, так вот, значит! Служу я на «Милой бестии» уже более двадцати лет, – неуверенно начал свой рассказ матрос. – Капитан наш – мужик свирепый, злой! Настоящий морской волк, нечего сказать! И мы все его уважаем!
В этот момент корабль сильно качнуло. Бутыль, стоявшая на столе, медленно поползла в сторону крена, полностью захватив внимание матроса.
Перехватив тревожный взгляд гостя, вельможа взял бутыль, наполнил до краев два серебряных, украшенных разноцветными каменьями бокала, один из которых протянул матросу.
Старик принял из рук вельможи драгоценный кубок и жадными глотками опорожнил содержимое. Удовлетворенно крякнув и вытерев рукавом подбородок, он потеплевшим взглядом посмотрел в сторону угощавшего.
Тот же, отхлебнув лишь маленький глоток, благосклонно произнес:
– Продолжай, дружище. Не робей! Капитан, значит, мужик свирепый. Ну, а кто же такой этот Лила? И почему он, собственно, ревнует капитана?
– Не Лила, а Лилу! – с готовностью ответил начинающий хмелеть старик. – Добрый у вашего сиятельства бренди, знатный! Не то что это портовое пойло! А Лилу он себя сам как бы назвал. Лежал целыми днями в колыбели и люлюкал: «Лилулилулилу». Хороший был малец, тихий!
На мгновение воспоминание наполнило глаза старика влагой, а во взгляде появилось нечто, напоминающее нежность.
– Так значит, он на корабле с рождения? – в удивлении приподнял бровь вельможа. – С каждой минутой все интереснее! Как же так могло получиться?
– О! Это непонятная история! – ободренный столь явной заинтересованностью, ответил матрос. – Наш капитан завсегда любил покутить и выпить. А как выпьет, так и подраться мастак, и бабенку как следует оприходовать. В этом он вообще умелец, каких мало. Во всех портах, все портовые бабы – его шлюхи. Только поманит пальцем – и любая девка уже млеет в его руках. А он хорош – девок этих никогда не щадит, пользует их где и когда приспичит, а затем гонит от себя или нам отдает. Не забывает, как говорится, о своих матросах! Хороший он у нас капитан, – щедрый! – старик пьяненько подмигнул собеседнику. – Мы его за это любим и все буйства его терпим. Если бы вы знали, какие оргии наш капитан закатывает для нас в каждом порту…
– Так! И причем же тут ревнивец Лилу? – прервал непристойные воспоминания матроса вельможа.
– Очень даже притом! – опорожнив второй бокал, слегка заплетающимся языком продолжил тот. – Лет шестнадцать тому назад, уж и не припомню в каком порту, капитан вернулся на борт с большим пакетом. Был он, как обычно, сильно пьян, орал песни, ругался, сильно шатался и несколько раз чуть не выронил свою ношу. Мы, конечно, сверток из рук хозяина подхватили. И представляете, как удивились, когда развернув грязное одеяло, увидели в нем младенца. Капитан же наш, ничего не сказав, ушел спать. Да и в последующие дни никаких распоряжений не дал, что, собственно, нам с этим подкидышем делать. Так что, остался малец на корабле, обретя на нем свою злосчастную судьбу и противную богу, постыдную страсть!
При этих словах, матрос пьяненько всхлипнул и умильно посмотрел в сторону опустевшей наполовину бутыли.
– Значит, ты не знаешь, откуда взялся сей младенец? – спросил вельможа, подливая рассказчику хмельного зелья.
– Никто не знает, – громко икнув, ответствовал матрос. – Да ведь мы, зная крутой нрав хозяина, спросить напрямую, что за мальца он притащил на борт, не решились. И по кораблю пошли разные слухи… Одни говорили, что он сын портовой шлюхи, которая понесла от капитана ребенка, а затем подкинула его с запиской и проклятиями. Другие утверждали, что капитана вероломно обманули, и Лилу – совсем не его сын. Третьи же вообще придумали сказку о том, что сердце капитана дрогнуло при виде мокнувшего под дождем младенца у порога какого-то заколоченного дома. Так или иначе, но все на корабле почему-то поняли, что несмотря на то, что хозяин выказывает полное безразличие к мальчишке, обижать его нельзя. Вот так Лилу, собственно, и вырос, такой слабенький и тонкий, среди нас – грубых матросов.
Старик замолк. Его голова безвольно склонилась на бок, а из гортани вдруг вырвалась рулада клокочущего раскатистого храпа.
– Не спать!!! – неожиданно громко скомандовал сиятельный вельможа, чем сильно напугал сомлевшего было старика.
Тот подскочил от неожиданности, завертелся на месте, беспомощно озираясь по сторонам.
– Не спать! Дружище, – уже более миролюбиво произнес граф, почти ласково усаживая матроса на место и наливая очередную порцию бренди, – ты ведь мне не поведал, как я полагаю, самого интересного… Отчего это, собственно, парень так горько плакал на корме сегодня ночью? И к кому это он ревнует капитана?
– Да ко всем бабам подряд, ваше сиятельство, – опасливо косясь на вельможу, пробубнил матрос. – Для него ведь, когда судно пришвартовано к берегу, – сущий ад… А завтра, как вы знаете, мы заходим в порт.
На лице графа появилась гримаса крайнего удивления.
– Да, что уж тут говорить! – подбирая слова, замялся старик. – Совратил наш капитан мальчишку… Уже несколько лет, как совратил… А Лилу как говорится, тянулся к ласке… Ну и до мальца тоже доходили слухи, что хозяин – отец ему. Вот так, в одном из долгих плаваний, капитан его трахнул, а Лилу, принял это, я так себе кумекаю, как знак отцовской любви… Он же рос среди нас – дураков. Мы же ему ничего не объясняли…. Сами, честно говоря, тогда сильно удивились… Ну, а потом привыкли к этим их, как говорится, «родственным отношениям»… Мы ведь люди маленькие – подневольные… Да что тут говорить…
Уныло опустив голову, старик затих. Он сидел неподвижно, уставившись в одну точку, не проявляя более интереса ни к танцующей на столе бутыли, ни к своему высокородному собеседнику, действия которого, между тем, могли бы показаться в данный момент более чем странными.
Дотянувшись до бутыли рукой, сиятельный вельможа слегка щелкнул по ней ногтем указательного пальца. В это же мгновение бутылка растаяла в воздухе, как, впрочем, и бокалы, стоявшие с ней рядом. Затем он щелкнул пальцами по высоким ботфортам своих кожаных сапог, которые тоже, тут же исчезли. И наконец, несколько раз пощелкав пальцами в воздухе, этот странный господин неотрывно уставился на свои голые ступни, бормоча себе под нос заклинания на непонятном языке.
– Ну, давайте же, появляйтесь, – недовольно бубнил он, растирая свои голые ступни руками. – Что за капризы, право? Я не понимаю…
Через некоторое время на его ногах появилась диковинная обувь. Это были потертые тряпичные тапочки на завязках и резиновой подошве.
– Ну, наконец-то! Мои старые добрые кеды! – откидываясь на спинку кресла, удовлетворенно произнес странный господин.
Положив ногу на ногу и покачивая ею на весу, он задумчиво уставился на застывшую фигуру старого матроса.
– Да, непростую задачу поставили, – загадочно произнес он. – Ну, что же! Попробуем разобраться…
 

                                                           Рисунок в небе

Граф Примиус остановился на пороге каюты. Прикрыв глаза ладонью, он пристально вглядывался вдаль, ослепленный ярким солнечным светом. Тихое приветливое утро, как будто ластиком, стерло следы вчерашней бури. Море спокойно. В небе ни облачка. На палубе несколько матросов убирали последствия стихийного бедствия, иногда сонно и как бы нехотя переругиваясь между собой.
Граф сделал широкий шаг на чистые, еще влажные после мытья доски, резко втянул ноздрями соленый утренний воздух и размашисто потянулся. Затем он деловито оглянулся по сторонам и, не найдя для себя ничего интересного, стал медленно прохаживаться по палубе, напевая себе под нос странную песенку на непонятном языке. Но через несколько мгновений его взгляд упал на сидящего за большим мотком каната в дальней части кормы худенького черноволосого юношу. Парень увлеченно рисовал акварелью на серой, изрядно помятой бумаге. Матросы же, завидев благородного господина в высоких начищенных сапогах, бархатных брюках и в расшитом золотом камзоле, надетом поверх тончайшей батистовой рубахи, притихли. Пряча кривые ухмылки и иронично переглядываясь, они с интересом наблюдали за ним, как за редкой диковинной птицей, непонятно откуда залетевшей в их простой и грубый мирок.
– Ишь как вырядился, как павлин, с утра­-то пораньше, – беззлобно крякнул один из них. – И не лень же было сапоги-­то натягивать?
– А что им, мудакам высокородным, целыми днями­-то делать? – тут же откликнулся другой. – Наряжаться да с дамами трахаться.
– Да поди не только с дамами­-то. Ты погляди, что он вытворяет. К нашему Лилу пристает! Ох, чует моя жопа, не к добру этот франт на нашем корабле оказался.
– Да тише ты! – шикнул пожилой матрос и с тревогой покосился на длинную фигуру графа, склоненную над Лилу. – Вот услышит, что мы тут о нем трем, и скажет капитану. И нам – каюк! Помните ведь, что капитан приказал: вести себя с ним вежливо и во всем угождать.
– Вот еще, буду я угождать этой расфуфыренной кукле, – огрызнулся первый матрос. – И зачем хозяин взял его на корабль? Никогда ведь раньше такого не было.
– Ну, уж ежели хозяин что делает, так значит выгоду имеет, – хитро усмехнувшись, перебил пожилой матрос. – Слышал я, этот франт заплатил капитану столько, что можно еще один корабль прикупить. Так что заткнитесь уже и выполняйте приказ.
На этом разговор матросов прервался, так как на палубе появился капитан. Его присутствие незримым образом резко изменило расслабленную и сонную атмосферу. В воздухе моментально повисло напряжение. И все пришло в движение. Матросы кинулись к мачтам. Юнга Лилу, до этого момента безучастно и односложно отвечавший на вопросы высокородного пассажира, выронив из рук бумагу и кисть, опрометью бросился навстречу капитану. Граф Примиус, неуклюже размахивая руками и подпрыгивая, пытался поймать взмывший вверх рисунок юнги. И даже чайки, будто почуяв неладное, с тревожными криками заметались над водой. Лишь один персонаж в этой суете оставался спокоен. Это и был капитан Энгель. Широко расставив ноги, он уверенно и твердо стоял на слабо покачивающейся палубе. Лилу подбежал к капитану почти вплотную и, молитвенно сложив изящные ладони, восхищенно и преданно посмотрел на Энгеля снизу вверх.
– Доброе утро, капитан! Как вам спалось сегодня? – произнес он с заискивающим возбуждением в голосе.
Но капитан не ответил. Могучий, с крупной головой на мощной шее, он, как каменное изваяние, застыл среди всеобщей нер­возности. Ветер развевал лоскуты рваной рубахи, через дыры которой виднелся крепкий загорелый торс. Подбородок был поднят вверх, густые брови надменно изогнуты, а недовольный, злой взгляд скользил по фигурам и лицам вконец растерявшихся матросов. Они непроизвольно втягивали головы в плечи и прятали глаза, ибо знали, что подобная нарочитая молчаливость хозяина ничего хорошего обычно не предвещала.
– Доброе утро, капитан, – искусственно бодрым голосом сказал граф Примиус, приближаясь к Энгелю. – Я вижу, ваши люди боятся вас!
– Да просто не знают, чего ожидать! – слегка усмехнувшись, довольно миролюбиво ответил капитан. – Я по утрам обычно зол бываю… Вот и гоняю их иногда почем зря.
– Отчего же так? – вежливо поинтересовался граф.
– Да обычно вечерний ром утро и портит. Не мое это время – утро, – вдруг открыто улыбнулся капитан. Улыбка обнажила неожиданно белые ровные зубы, на мгновенье осветив его лицо.
«Ох! – мысленно восхитился этим преображением граф, – да он просто неотразим! Понятно, почему капитан пользуется успехом у женщин!»
Между тем взгляд капитана остановился на клочке бумаги в руке графа, и улыбка на его лице уступила место выражению злой и неприветливой иронии.
– Что это вы, граф, живописью интересуетесь… или самими живописцами? – еле сдерживая раздражение, спросил он.
– Ах, да! Это! – растерянно вертя в руке рисунок Лилу, промолвил граф. – Прекрасный этюд! Смею вас заверить, очень оригинальная манера письма. Невероятно! У этого юноши, возможно, большое будущее!
– Что еще за большое будущее? – грубовато перебил графа капитан. – У кого? У этого замарашки?
Капитан снисходительно махнул рукой в сторону Лилу и нарочито громко продолжил:
– Этот бездельник толком и делать­-то ничего не умеет. Совсем никчемный малый. Даже и не знаю, зачем держу его на корабле. Толку от него никакого. Вот скину на берег в ближайшем порту, будет знать.
Матросы на слова капитана отреагировали дружным, одобрительным гоготом.
– Да, так ему, бездельнику, и надо!
– Лучше бы палубу помог драить!
– А то ишь, художник какой выискался!
– Целыми днями рисует! Живого места на корабле не осталось!
Парень между тем затравленно озирался. Он с щенячьей преданностью пытался заглянуть в глаза капитана, силясь понять, шутит тот или нет.
– Напрасно вы так, капитан Энгель! – не обращая внимания на развеселившихся матросов, с вызовом в голосе произнес граф Примиус. – У вашего юнги изрядный талант, знаете ли. Если он на корабле не нужен, так отдайте его в подмастерья к художнику. Там он будет к месту. И я вам в этом деле помогу. Мой друг, великий мастер, художник, увидев работы этого юноши, с радостью возьмет его в ученики.
Капитан резко повернулся к графу и с холодным бешенством стал сверлить его взглядом. Граф глаз не отводил. Мат­росы мгновенно замолчали. И над палубой вновь нависло тревожное напряжение.
– А зачем это вам нужно, граф? – сквозь зубы процедил Энгель. – Мальчик приглянулся или что другое у вас на уме?
– Нет! Ничего другого! – миролюбиво отозвался граф. – Просто знаю – талантам нужно помогать. А юнга, повторяю, талантливый малый.
– И откуда же вам это понимать? – переходя на зловещий шепот, спросил капитан. – Талантливый он или нет?
– А вот посмотрите на его работу! Не правда, ли она прекрасна? – протягивая капитану рисунок юноши, парировал граф. – Любой разбирающийся в искусстве человек поймет это, только взглянув на работу Лилу.
– Куда уж нам! Мы люди простые, в искусствах не разбираемся. Ну а вы, я вижу, и имя будущего «великого художника» уже узнать успели?
Капитан перевел свой суровый немигающий взгляд на застывшего Лилу:
– Познакомились уже, значит? – угрожающе прорычал он.
– Нет, – отчаянно замотал головой юноша. – Я с этим господином и не знакомился вовсе. Это он меня о рисунках все расспрашивал, где я так научился и не хочу ли пойти в подмастерье к художнику.
– Ну? А ты? – сдавливая большой ладонью хрупкое плечо Лилу, спросил капитан. – А ты, должно быть, согласился?
– Нет! Как ты мог такое подумать обо мне, капитан! Я верен тебе и… нашей «Милой бестии». Мне ничего такого и не надо вовсе… – почти в истерике взвизгнул Лилу. Боль в плече и обида были готовы вылиться наружу горькими слезами.
– Ай ли! Ну­-ну! А то смотри, вышвырну тебя в художники в ближайшем порту, будешь знать, – продолжал издеваться капитан Энгель, с нескрываемым наслаждением наблюдая за паникой в глазах паренька. – Видишь, и желающие на тебя уже есть…
– Нет! Нет! Не нужно мне все это! Я с тобой хочу…
– Но ведь талант! – попробовал вмешаться в разговор граф Примиус, протягивая как вещественное доказательство рисунок юнги.
– Я больше не буду рисовать! Мне не надо! Я порву! – сорвался на фальцет юнга и, как дикий звереныш, метнулся в сторону графа, ловко выхватив у него рисунок.
Опешивший граф попытался было вернуть рисунок. Но мальчик, истерично повизгивая и увиливая от его цепких рук, пытался рвать грубую бумагу. В какой-­то момент он ослабил хватку. И внезапно сильный порыв ветра, тут же подхватив рисунок, понес его прочь от корабля.
Застыв в нелепых позах, граф Примиус и Лилу следили за удаляющимся клочком бумаги. Матросы, не зная как реагировать, тоже молчали.
– Вот видите, граф, – как ни в чем не бывало, спокойно произнес капитан, – бродяга ветер очень мудро разрешил этот спор.
– Значит, не хочешь покидать своего капитана, – уже обращаясь к Лилу и сверля его затуманенным взглядом, сипло произнес он. – Ну ладно… пойдем в каюту… сапоги мне почистишь.
При этих словах он круто повернулся, неуклюже отвесил графу поклон и, не обращая более ни на кого внимания, гордо прошествовал в каюту. Юноша последовал за ним. И уже через несколько мгновений тот же бродяга ветер разносил над палубой корабля заливистые стоны и грубые стенания совокупляющихся мужчин.
«Да уж! Не очень­-то они скрывают свои отношения, – брезгливо передергиваясь, заметил про себя граф Примиус. – Ничего себе – родственнички! Какая мерзость, право!»
Пытаясь прийти в себя, граф огляделся. Матросы в стеснении отводили взгляды.
«Ага! Этим «господам», видимо, тоже не по вкусу подобные штуки», – подумал граф, а вслух как можно более равнодушно спросил:
– И как часто у вас на судне подобные развлечения?
– А вам­-то какое дело? – начал было один матрос, но сразу осекся.
– А что мы, мы люди маленькие, – как бы оправдываясь, подхватил разговор другой. – Хотя и правда, дело стыдное. Вы там, на суше, ваше сиятельство, не рассказывайте…
– Перестань, Боб! Какое тебе дело, если капитану все равно, – прервал товарища третий матрос.
– Ладно, ладно, – миролюбиво произнес граф. – Мне нет дела до ваших корабельных игрищ. Жаль только, рисунок улетел. Хороший был рисунок…
– Так у Лилу их – тьма. Вон, на корме, цельная папка рисунков лежит, – отозвался матрос Боб и, в надежде услужить графу, кинулся за папкой.
– Ну что же полистаю на досуге, – принимая из рук мат­роса пухлую кипу изрисованной бумаги, как можно более равнодушно произнес Примиус. – А сейчас пойду, пожалуй, посплю перед обедом.
Нарочито громко зевнув и жеманно прикрыв рот ладонью, граф Примиус удалился в свою каюту.
В каюте он мистически странным образом вновь переменил высокие сапоги на видавшие виды кеды. Сел за стол. Бережно открыл замшелый сафьяновый переплет старой книги, служивший Лилу папкой для рисунков. И в благоговении застыл, рассматривая работы странного юноши.
– Как это возможно, – недоумевал Примиус. – Необразованный, испорченный, истеричный мальчишка. А так великолепно рисует. Лица завораживают. Природа оживает. И за что, о Господи, даруешь ты таланты пастве своей? И дар ли это? Или испытание? А может, и в наказание за прегрешения тяжкие наделяешь смертных непомерным грузом врожденного таланта? Воистину неисповедимы пути Господни, неведомы замыслы его…
– Но, – резко переменил ход размышлений Примиус, – что это я опять за старое. Не отпускает предпоследнее воплощение. Живет­-таки во мне еще священник Грин. Любит пофилософствовать на досуге о тайнах Господних.
– А мальчишку между тем спасать надо. Для этого, собственно, меня сюда и прислали. Но, право же, могли бы сразу сказать – пойди мол, талантливого человека пристрой. От педофила-­отца, или кто он там ему, – избавь. Так нет же:
Найди начало и конец,
И изведешь клеймо с сердец, – раздраженно продекламировал он вслух.
– Какое начало? Какой конец? Хотел бы я иметь инструкции поточнее.
– Ну что ж, – после недолгих раздумий произнес он, – пожалуй, что и сам справлюсь. Дело­-то нетрудное. Привлеку в эту извращенную «любовную» историю женщину. А что? Одним ловким ходом – две проблемы! И неотесанное сердце капитана любовью ограним. И юношу на путь истинный направим! Ай да я! Ай да молодец! Хорошо придумал!
Примиус подскочил со стула и, удовлетворенно потирая ладони, зашагал по скрипящим доскам маленькой каюты.
– Cherchez la femme! Cherchez la femme! И где же взять нам эту femme! – возбужденно напевал граф, листая потрепанную записную книжечку, извлеченную им воздуха.

 

                                                         Маргарет
 
     Она стояла у парапета и грациозно махала белым платочком.
– Маргарет! Дорогая моя! – смахивая лживо набежавшую слезу, прошептал граф Примиус и украдкой покосился на стоящего рядом с ним капитана.
– Кто эта прекрасная дама? – недоверчиво глядя на сморщенное от слащавого умиления лицо графа, спросил капитан. – Неужели ваша жена?
– Что вы! Что вы, дорогой друг! – тут же ответствовал Примиус. – Сия богиня – моя любимейшая племянница! Она пожелала сопровождать меня в дальних странствиях. И сейчас взойдет на ваш корабль. Так что будьте любезны, распорядитесь подготовить для нее каюту и… не стесняйтесь в тратах. Моя красавица привыкла жить в роскоши!
При этих словах граф протянул капитану увесистый мешок монет, непонятно откуда взявшийся и по размерам определявший в себе сумму небывалую.
– Тут много денег, – растерянно принимая тугой кожаный мешок, озадаченно пробубнил капитан Энгель. – Слишком много для исполнения вашей просьбы… Тем более, – неуверенно добавил он, – мы на борт женщин не берем.
– Вот­-вот! Именно поэтому так много! – заговорщиски подмигивая, усмехнулся граф. – Это – чтобы вы не смогли отказаться! Да и к тому же, – переходя на шепот и загадочно улыбаясь, продолжал он, – она и не женщина вовсе. Она – БОГИНЯ!
При этих словах граф многозначительно поднял свой узловатый тонкий палец и направил его в сторону легко поднимающейся по трапу молодой женщины.
Она же, лучезарно улыбаясь, неожиданно резким движением сорвала с головы дорогую шляпу с вуалью и беспечным размашистым жестом выбросила ее за борт.
– Свобода! Ура! – только и произнесла она и, не обращая внимания ни на кого вокруг, кинулась в объятия «дядюшки».
Капитан между тем хотел было разразиться своим обычным громогласным бешенством, отчитать наглого пассажира, посмевшего подкупать его золотом и попирать негласные законы мореходов, да так и застыл на полуслове, зацепившись взглядом за огненный всплеск гривы рыжих волос, освобожденный из плена шляпных приличий.
– Женщина на корабле! Женщина на корабле! – донеслась со всех сторон суеверная паника матросов.
«Женщина на корабле!» – отозвалось неведомой сладостной мукой сердце сурового капитана.
Он стоял как истукан. Неотрывно смотрел в узкий разрез изумрудных глаз. Неуклюже кланялся. Что­-то отвечал. На что-­то соглашался. И совершенно не мог определить в себе неожиданно возникшего и властно завладевшего им состояния надрывной истомы. Что­-то странное образовалось в нем, и заполнило моментально, и взорвалось в душе, и растеклось по венам болью, недоумением, счастьем…
Примиус, оценив между тем произведенный на капитана эффект от знакомства с Маргарет, нежно взял ее под локоток и увлек в каюту, давая возможность капитану немного прийти в себя.
– Капитан, не оставляйте эту ведьму на корабле, – как сквозь гулкое эхо, услышал Энгель плаксивый голосок. – Не к добру это. Погубит она нас.
С явным неудовольствием возвращаясь из сладостного оцепенения, капитан обратил взор на Лилу, который подошел к нему гораздо ближе дозволенного. Юноша даже отважился слегка прикоснуться, а потом и погладить его сухую горячую руку. И эта тревожная ласка вдруг вызвала в капитане неожиданный и небывалый ранее приступ отвращения.
– Что ты себе позволяешь, шлюхин сын? – зашипел он, отдергивая кисть и угрожающе собирая ее в кулак над головой съежившегося парня. – Совсем компас потерял? А ну­-ка брысь отсюда, чтоб духу твоего здесь не было!
Пряча в глазах слезы отчаяния, Лилу поспешил удалиться. Но не исчез совсем, а остался на корме, спрятавшись за огромным мотком каната, да так и застыл там в напряженном наблюдении. Наблюдал он не один. Притихшие матросы, продолжавшие заниматься своими привычными делами, поглядывали на капитана Энгеля, в недоумении замечая в нем странности, ранее ему не присущие. То мечтательная улыбка освещала его черты, то тень сомнения оседала тревожной гримасой на его красивом, немного грубо высеченном природой лице. В конце концов, в течение нескольких часов ничего не происходило, и матросы предпочли все же спуститься на берег и там окунуть свои изголодавшиеся тела и души в незатейливые земные удовольствия.
И вот на корме остались двое: капитан да неотрывно за ним следивший Лилу.
Капитан же глядел вдаль, вновь и вновь проживая в душе неожиданные и резкие перемены, смакуя их непонятную горечь и пытаясь осознать свое нынешнее, столь волшебное, состояние.
«Она – БОГИНЯ!» – звучали в его сознании слова графа.
«Она – Богиня!» – соглашался мир багряным закатом уснувшего покоя.
«Да я влюблен!» – изумленно признался себе Энгель. И это открытие вдруг успокоило его, наполнив решимостью охотника, добыча которого определена.
– Ну и что, что она высокородна, – мысленно огрызнулся он сам себе. – Она будет моей! Чего бы это мне это ни стоило!
– Конечно, будет! Да и плата невелика! – услышал он вкрадчивый голос и, вздрогнув от неожиданности, круто обернулся.
– Я что, сказал это вслух? – увидев позади себя хитро прищурившегося графа, спросил капитан.
– Да какая, собственно, разница, вслух – не вслух. Все ведь и так на вашем лице написано.
– Что написано? – почти враждебно рыкнул капитан.
– Да то, что по сердцу пришлась вам моя Маргарет! И вы, хотели бы ее заполучить. Ведь так?
– Так, – отводя взгляд, тихо ответил Энгель. И вдруг как то сник, ощутив в душе тонкие иглы непрошеных сомнений.
– Не смущайтесь ее титула, – по­-отечески похлопывая капитана по плечу, доверительно промурлыкал граф. – Любовь, – ведь она такая, не знает границ! Да и Маргарет вы, по­-видимому, понравились.
– Понравился? – встрепенулся капитан, и в его взгляде вдруг обозначилась трогательная доверчивость. А улыбка осветила лицо, меняя оттенки от самонадеянной до юношески робкой. – Как? Она вам сказала?
– Сказала, сказала, – добродушно посмеиваясь и дивясь столь пленительной перемене в образе брутального капитана, произнес Примиус. Мы даже вечером собирались пригласить вас отужинать с нами!
При этих словах капитан издал мощный победоносный рык.
– Но! – тут же охладил его пыл граф. – Не расслабляйтесь, сэр, нынешней милостью. Настроение Маргарет переменчиво. И путь к ее сердцу легким быть не может. Ежели вы действительно хотите обладать Богиней, то и жертвы во имя нее должны приносить. И капризы выполнять.
– Любой каприз! – залихватски отреагировал Энгель. – Весь мир к ее ногам!
– Да?! – с сомнением в голосе перебил граф. – А ведь у Маргарет уже есть к вам просьба. Исполните?
– Конечно исполню! Что за вопрос! – радостно бушевал Энгель. – Что нужно сделать для моей богини? Говорите!
– Скорее, не для нее лично. А для одного юного дарования, – осторожно начал Примиус. – Мы тут давеча беседовали в моей каюте после долгой разлуки. И ей попалась на глаза папка с работами вашего юнги. Маргарет, знаете ли, большой знаток в искусстве, восхитилась его рисунками и наказала мне выпросить у вас разрешение отдать сего юношу в подмастерья к хорошему художнику. Для развития таланта, так сказать. Но я огорчил племянницу, сказав, что юноша этот вам как­-то особенно дорог и вы никак не захотите с ним разлучаться. На что моя дорогая Маргарет очень расстроилась. И теперь из­-за сего великого огорчения и из каюты выходить не хочет. Не знаю, что и делать теперь, право…-
Граф обреченно развел руками и замолчал, переведя взор на драматично кровавый закат.
Просветы оранжевого неба вдруг привиделись ему буйными струями рыжих волос, а яркий полу­-диск солнца показался жалким ликом утопленницы, судорожно хватающим угасающий блик последнего вздоха.
Тяжкое предчувствие ворвалось в сознание графа.
«Да я ведь гублю ее! – пронеслось в его голове. – Гублю! И… что­-то явно пошло не так».
Но поразмышлять на тему неправильно запущенного Колеса Судьбы у Примиуса не получилось, так как с этого момента события стали развиваться стремительно.
Мощная нетерпеливая сила вдруг приподняла его над землей и интенсивно встряхнула. Это был капитан Энгель.
– Да слышите ли вы меня? – в возбуждении восклицал он. – Я согласен! Забирайте юнгу в услужение к художнику. Может, он и правда там больше сгодится. Мне-­то на корабле от него и правда проку мало. Да и скажите прекрасной Маргарет, что он ничем таким мне не дорог. Слухи все это… И если хотите, то сейчас же и забирайте его. Вон он там, как всегда, за мотком каната прячется. А меня отведите скорее к ней… Я сам сообщу о том, что прихоть ее исполнена!
Обычно угрюмый и немногословный, Энгель тараторил без умолку, неуклюже жестикулировал и глуповато улыбался. Он то подталкивал графа к канатам, откуда опасливо выглядывал Лилу, то пристально вглядывался в проем приоткрытой двери каюты графа, откуда лилась нежная мелодия, виртуозно исполняемая на лютне.
– Она играет? – вопрошал Энгель и, не дожидаясь ответа, манил рукой Лилу. – Она, – как в горячке отвечал он сам себе и уже дружески трепал по плечу доверчиво прильнувшего к нему Лилу. – Пойдешь сейчас с графом, он расскажет тебе, что и как. Не волнуйся… Для меня нужно…
Наблюдая за суетливыми действиями сего похотливого мужа, Примиус впал в еще большее уныние. Вид человеческой похоти и жестокосердной ограниченности, а также того, с какой бесшабашной легкостью люди предают, обманывают, а порой и губят близких ради удовлетворения своих сиюминутных пожеланий, вновь и вновь вызывал в нем чувство снисходительного отвращения и нелюбви. Более сильного чувства позволить себе он не мог, так как и сам когда­-то был человеком и, зная наперечет грехи свои, должен был в нынешнем своем промежуточном статусе людям этим помогать. Но получалось у Проводника пока нескладно. То ли опыта для таких дел ему недоставало, то ли эта самая нелюбовь к людям все-­таки мешала отдаться со всей ответственностью и рвением к возложенным на него обязанностям.
Между этими печальными размышлениями граф Примиус (как называл себя Проводник в этой конкретной истории) уже оставил Маргарет на растерзание горевшему в «любовном аду» капитану Энгелю. И, направляя вялой рукой непрестанно всхлипывающего юнгу, шел по круто взбирающейся вверх, вымощенной булыжником улице. Лилу не сопротивлялся и лишь иногда с неизбывной тоской и отчаянием во взгляде оборачивался, видимо, пытаясь среди тысячи огней ночного порта разглядеть одну коварную, но горячо любимую им предательницу – «Милую бестию», так легко и своенравно «выплюнувшую» его из своих уютных недр и оставившую без дома, без смысла, без любви…
Через некоторое время путники остановились на пороге большого каменного дома, укутанного быстро сгущающимся туманом. Постучали массивным чугунным кольцом об почерневшие дверные доски. Прошли вглубь большой неряшливой мастерской, застав именитого художника за работой. Затем отрешенно наблюдали за бурной реакцией мастера, просмотревшего акварельные работы Лилу и оставшегося в полном восторге от «способностей отрока».
Они в этом маленьком ночном путешествии как бы являли собой единый страдающий организм. Прекрасный юноша, брошенный своим отцом­-любовником. И посланный быть ему помощником граф, который всеми силами старался, но так и не мог искренне посочувствовать юноше, уже предчувствуя, что добром эта история не кончится.
«Что же ты задумал, маленький гадёныш, – наблюдая за притихшим Лилу, думал он. – И что же я все-­таки сделал не так?»

 

 

ДИАЛОГИ:

– Бедный юноша стал впоследствии известным художником? – прерывая тягостное молчание, поинтересовалась дама.
Ее спутник со вздохом отвел глаза и посмотрел в окно мерно покачивающейся кареты.
Через рваные клочья тумана то тут, то там возникали мрачные силуэты кораблей. Вспыхивали и гасли блуждающие огни, высвечивая на миг лица собеседников.
– Нет! Не стал, – чуть помедлив, ответил мужчина. – Он вообще никем не стал. Вернее, стал – преступником и убийцей.
– Жаль, – почему­-то не удивившись, отозвалась женщина. – Что же с ним произошло?
Она чувствовала себя неуютно рядом с этим загадочным субъектом, показывающим ей живые картины некой средневековой истории. В которой, как ни странно, и он сам принимал участие. Правда, был он там гораздо старше, имел изя­щные манеры и назывался графом Примиусом. В какой­-то момент женщине показалось, что и она является участницей событий. Стоит на корме корабля. Смотрит в глаза диковатого на вид, неотесанного мужлана. Играет на лютне. Все это вызвало в ней неприятные, почти болезненные ощущения, от чего хотелось немедленно защититься: закрыть глаза, не знать, не чувствовать, не думать.
– Он убил тебя, – проник в ее сознание голос собеседника. – Убил! И после того был посажен в тюрьму. В которой, собственно, и покончил с собой, перепилив себе вены на запястьях острым камнем. Около его тела нашли портретный набросок, сделанный при помощи угля и крови. На рисунке было талантливо и экспрессивно изображено лицо женщины, очень похожей на тебя и Маргарет одновременно. Видно, парня все же мучила совесть… После того, как он убил тебя…
– Убил меня? – непонимающим эхом отозвалась дама.
– Да, – Помощник подался вперед, пытаясь рассмотреть выражение ее лица, скрытое мраком, царившим внутри кареты. – Хора, ты и есть Маргарет. То есть Маргарет – это прошлое воплощение твоей души. Здесь мы встретились с тобой впервые. Я был послан помочь совращенному мальчугану развить и реализовать его дар художника. Но я не справился, и в какой­-то момент все пошло не так.
– Кем послан? – бесцеремонно прервала его излияния Хора.
– Это сложно. Объяснять не буду. И без того для тебя много непонятного. Ты лучше не перебивай и дослушай.
Он вдруг запнулся, словно подыскивая слова, способные объяснить женщине положение вещей.
– Понимаешь, именно здесь начало трагических событий, связавших несколько душ в сложный кармический узел. Любовный треугольник, так сказать. И ты – одна из этих душ! Вот вы и тащите теперь за собой друг друга из воплощения в воплощение, заставляя мучиться и страдать себя и тех, кто оказывается рядом.
– Как я понимаю, душа Маргарет что-­то сделала неправильно, если я в своей жизни так много страдала, – в раздумье произнесла Хора.
– Да! – оживленно ответил Проводник, радуясь тому, что женщина наконец начала проявлять заинтересованность.
– Ты, то есть Маргарет, – была авантюристкой. Эдакая обнищавшая аристократка, промотавшая состояние покойного мужа и выискивающая разные способы оставаться на плаву. Вот мы и встретились. Я предложил тебе значительную сумму денег за соблазнение капитана. Для того чтобы беспрепятственно спасти талант совращенного им юноши.
– Ага, – подаваясь вперед, произнесла Хора, – значит, это ты втянул мою душу в эту историю?
– Понимаешь, – виновато прошептал Проводник, промокнув грязной манжетой выступивший на лбу пот. – Мальчик должен был прожить другую судьбу. Стать гениальным мастером и оставить миру бесценные шедевры. И я только выполнял высшие распоряжения, пытаясь помочь этой судьбе случиться.
– А о моей злосчастной судьбе никто не соизволил распорядиться? – язвительно спросила Хора.
– Ты имела выбор. Ты могла отказаться, – пряча глаза, снова зачастил Проводник. – И вообще, о твоей душе у меня никаких инструкций не было. Я же не знал, что так все закрутится. И вот, пропустил что­-то важное. Так сказать – напортачил. И теперь пытаюсь все исправить.
– И как? Получается? – зло вставила Хора.
– Нет, как видишь, – ответил Проводник. – Вот и снова твою душу не уберег. Потому­-то и хочу, чтобы мы вместе распутали этот гордиев узел. Может, и тебя в конечном итоге получится избавить от расплаты за совершенное самоубийство.
– Ага, – с сарказмом в голосе произнесла Хора. – Значит, снова собираешься мне помогать?
– Понимаешь, – уже совсем тихо произнес он, и в его голосе зазвучали нотки раскаяния и грусти, – я чувствую ответственность за ваши «другие жизни»… за ваши новые воплощения.
Последняя фраза как бы застыла в воздухе, как и два человека, неподвижно сидевшие напротив друг друга. Между тем обстановка вокруг них стремительно менялась. Стены кареты исчезли. Темнота рассеялась. И собеседники вновь оказались за столиком давешнего кафе. В помещении – тихая музыка, зыбкий свет. За окном – ночь. В пепельнице – дымящаяся сигара. В воздухе – пряный аромат кофе.
– Похоже, у меня нет выбора, – откидываясь на мягкую спинку дивана и не обращая внимания на столь резкую смену декораций, устало произнесла Хора. – Ну что же, давай, выкладывай, что там у тебя дальше.